Педагагічная паэма. Opus #2. Частка першая.

[kong_en_ge]

Пачатак і вытокі

Рассвет

Через пень-колоду разделавшись с всученными в мои руки студентами, примерно неделю я пребывал в самонадеянной уверенности, что данное самому себе слово впредь не приближаться к педагогике ближе, чем на пушечный выстрел, будет соблюдено как бы само по себе. Из замысла так ничего и не вышло, кроме вдребезги разбитой надежды перестать разваливать отечественное высшее образование.

Так как в отличие от студентов я объявлялся в институте хотя бы с целью обсуждения со своей научной радостью вновь высосанных из пальца научных фактов, то встреча с очередным неотклоняемым предложением закрыть дыру в расписании была попросту неизбежной. Лучезарно улыбаясь во весь коридор, ко мне подвалил М. и предложил сделать выбор из очередного набора фекалийных курсов. В общем-то, особого выбора не было: предстояло продолжать знакомить с компьютерными премудростями все тех же страдальцев, что угодили в омут моей безалаберности минувшим семестром. Думаю, было решено, что усугубить начатое я уже не смогу, а корректировать нанесенную мною моральную травму уже бесполезно. Такая оригинальная трактовка принципа «не навреди», безусловно, заслуживала поощрения с моей стороны в виде согласия на очередной сезон педагогической авантюры.

На самом деле, названного уважения едва ли хватило бы на еще один заход моих дидактических насилий над разумом, но тут к тухлой брюкве профанации обучения кто-то предусмотрительно положил карамельку творческого начала, предложив вместе с машиностроительной информатикой провести курс молодого бойца для той же специальности, по которой некогда пытались учить меня самого. Это же несло в себе некий позитивный заряд и ожидание неизвращенного развлечения, почему и было принято к проведению без особенных возражений.

Нет, я, конечно, не кинулся, сметая все на пути, готовить планы проведения занятий, но я знал, что мне не придется оказаться перед неразрешимым вопросом хотя бы по этому курсу и — самое главное — в помощь вбиванию знаний (в отличие от машиностроителей) я буду иметь железный тезис о том, что уж этот-то курс полезно послушать хотя бы из чисто карьерных соображений.

Кстати, о планах занятий. Вроде бы, какая-то мелочь, но у меня никто ни разу и не поинтересовался, а я ни разу не стал провоцировать интерес к своим талантам, уточняя, какова же утвержденная программа читаемого курса. Просто не высшее образование, а опытная делянка мичуринца для выращивания сорняков получилась. Клюква на таком удобренном грунте выросла вполне себе развесистая: в ее тени мне удалось успешно похоронить все огрехи, которые я щедро вызывал к жизни из небытия невежества.

Со стороны преподавательской начало очередного учебного курса выглядит ни разу не лучше, чем со студенческой: снова эти бессмысленные телодвижения за столом и за кафедрой, и эти бесконечные студенческие имитации освоения учебной программы, которые мне в силу собственного недавнего прошлого ясны и понятны еще на стадии их вызревания. Хотя нет, жизнь показала, что сразу после получения в зубы диплома со значком высшего образования, не успев понять, что произошло, выпадаешь из бурного потока актуальной науки студенческой ИБД: просто потому что больше она не понадобится по прямому назначению. И вот эта утрата бдительности к концу семестра сыграла одну злую шутку.

Если первый семестр выдался разминочным как по продолжительности, так и по исполнению, то теперь предчувствия намекали, что по-простому не отделаться. По правде говоря, институт следовало закрыть еще осенью 1996 года, когда проводилась его аттестация на предмет пригодности целям образования. Ладно: раз не закрыли, а только усовершенствовали неоднократно название и сам учебный процесс, будем вспоминать свою скорбную лепту, внесенную в эту копилку людских горестей.

С машиностроителями и энергетиками, безжалостно отданными мне для опытов, все развивалось по уже чуть накатанной схеме «разделяй и властвуй». Группа, не помещавшаяся в лабораторию, делилась на две части. Это удобно сокращало объем материала вдвое. Момент же властвования состоял в обеспечении посещаемости под честное слово поставить зачет тем, кто мужественно почтит присутствием этот переполовиненный набор занятий.

Да! Это был именно зачет как венец образования в области высоких технологий. Вопрос о том, почему то, что началось экзаменом, вдруг впало в ничтожество зачета, я оставил на совести учебного отдела, одновременно вознеся ему хвалу за избавление меня от придумывания вопросов к экзамену и от оценки знаний питомцев по более, чем двухбалльной, шкале.

Раз уж на сей раз я был облечен высоким доверием общения (единоличного, без развенчивающих занятий на пару с кем-либо еще) со студентами профильной специальности, то совершенно честно предпринял перед началом семестра попытку наметить план предстоящих восемнадцати занятий. Как-никак, это были лекции, каждый из полутора часов которых предполагалось заполнить собственным монотонным говорением, перемежаемым изредка раскрашиванием доски немыслимыми пиктограммами.

Два семестра приучили меня стойко ненавидеть мел, который не поддается отмыванию, равномерно покрывает все вокруг и намертво въедается во всякий предмет, неосторожно положенный на кафедру. Педагогика требует жертв, но никто же не говонрил, что они окажутся такими негигиеничными.

Вся честность моей подготовки к чтению курса благополучно уместилась в окидывание взглядом книжной полки, выбор на ней наиболее симпатичного издания и торжественное обещание самому себе заглядывать в книжку накануне лекций, чтобы как минимум определить тему разговора, а как максимум — перечитать материал и рассказать студентам, какие ошибки и опечатки вкрались в издание. Последнее было немаловажно: не полагаясь на собственные способности по донесению знаний в отнюдь не сохнущие по оным мозги, я решил заранее умыть руки и обозначить студентам уже отлично изданное содержание учебного курса, которое позволило бы безболезненно абстрагироваться от пофигизма и беспорядочности изложения предоставленного государством лектора.

Студенческая аудитория крайне благосклонно отнеслась к предложенному способу снижения своей зависимости от нежелания лектора должным образом готовить курс-однодневку. Добрая половина группы на последующих занятиях держала в руках рекомендованное издание. Удивительно, как за десять лет его первоначальный тираж не истрепался в полный хлам.

Оставшаяся неохваченной часть группы, кажется, была совершенна индифферентна к оценке своей успеваемости за семестр, а потому с равным и неизменным успехом пропустила бы мимо ушей и мои ораторские излияния, вздумай я таковыми разразиться. Таким образом, баланс поступления и усвоения знаний был установлен на прогнозе, который бы не привлек нездорового интереса учебного отдела подозрительным характером содержимого экзаменационной ведомости.

Наличие умной и доброй книжки в руках части группы давало мне возможность завершать изложение материала по мере пересыхания собственного горла, не дожидаясь, пока клепсидра расписания занятий накапает два положенных академических часа. Я мог оборваться на полуслове и эффектно закончить бормотание у доски волшебной фразой, больше присущей амплуа Доброй Феи, чем преподавателю «одного из ведущих ВУЗов страны»: «А остальное вы прочтете в Книге!».

Фея упомянута неспроста, в подтексте заклинания легко читалось: «Иначе прочитанное мною в ближайшую же полночь превратится в тыкву» Обычно Фея в моем лице делала сразу два ценных подарка своей неразумной Золушке и, помимо избавления от сеанса чтения мантр на тему: «Как за 18 недель стать начинающим программистом», давала указания, в какой из глав Книги будет содержаться недосказанное. Все же Фея была предельно добра и не стремилась к развитию неврозов на почве невнятицы с объемом материала, достаточным для сдачи экзамена на «отлично».

Вопросов этих, правда, Фея не знала и сама, так как содержимое курса традиционно писалось строго в объеме очередного занятия примерно за три часа до начала оного. Объем определялся исключительно тем, сколько страниц Книги удавалось законспектировать до начала лекции. Все это было выглядело очень творчески, хотя и не очень очевидным для меня образом имело право на существование в учебном процессе, проплаченном бюджетом.

По заведенному еще в первом своем педагогическом семестре правилу, я счел необходимым обозначить собственное безразличное отношение к посещаемости, обратив внимание лишь на то, что перед любой внешней проверкой отсутствующие будут отдуваться на свой страх и риск. Вторым моментом нашего публичного договора о ненападении было пожелание информировать меня о намерении коллективно прогулять занятие, чтобы мне не приходилось приезжать впустую.

Последнее внушение оказалось, видимо не совсем адекватно воспринятым: на следующую лекцию группа втихаря не явилась полным составом. В связи с этим через неделю мне пришлось начать лекцию анекдотом с моралью: «И вот, наконец, эти две жабы встретились». Дети изображали искреннее раскаяние и в знак оного, а также по случаю случившегося аккурат в тот же день (накануне!) нелюбимого мной военного праздника имени 23/02 разродились предельно полезным подарком, родственным Винни-Пухову горшку: чашкой для распития кофе. В результате последовала сцена всепрощения и глубокого взаимного удовлетворения сторонами достигнутым компромиссом.

С другой стороны, мое пространство для маневра было не особенно просторным: настучать в деканат и получить в плечи дополнительные неоплачиваемые часы и повышенную желчность студентов в качестве бонуса; или же самому устроить аналогичную подлянку и не явиться на одно из занятий, спровоцировав перед этим всеобщую явку. Второе было бы весело и поучительно, но внезапно объявившаяся в свободном состоянии группа студентов вполне могла привлечь к себе совершенно излишнее в таком случае внимание с последующим разбором полетов на тему: «Как нам реорганизовать рабкрин учпроц», при неисключаемом участии декана. С последним же мои отношения, как и отношения дорогого научного руководителя, были весьма осложненными, что не могло способствовать конструктивному разбору полетов. Осложнение состояло в желании декана видеть регулярные отчеты о продвижении научной деятельности, которое наталкивалось на мое нежелание осматривать потолок для достижения означенного результата хотя бы в виде научных статей (про это как-нибудь позже).

После проверки преподавателя на вшивость методом неприхода на ночную лекцию (с 20.45 до22.20) отношения с группой программистов худо-бедно приняли черты, говорившие о сходстве с настоящей учебой: стороны мужественно являлись на предписанные расписанием занятия и стоически сносили плоды взаимной ненависти к знаниям. Мне не мешали проводить практические занятия с теми, кто излучал глазами хоть какой-то смысл, а взамен я непостижимым образом регулярно получал отчеты о лабораторных работах. Последнее внешне выглядело забавно, ибо на самих лабораторных занятиях студенты усердно готовились к последующей лабораторной по физике, чем несколько раз изумили проверяющих из деканата, который как на грех находился совсем неподалеку на том же этаже. На недоуменные вопросы оттуда: «А это что за фигня?» — я смиренно пожимал плечами: «Хотел бы и сам знать», — после чего развития темы в направлении познания феномена уже никто не требовал, опасаясь ненароком открыть какой-нибудь ящик Пандоры.

Благодаря уже упомянутой Книге, практический смысл посещения лекций счастливо устремился к нулю, однако посещаемость падала, но не сдавалась. Несколько раз группа даже пришла полным составом, немало смутив меня необъяснимым поведением. Видимо, у студентов теплилась робкая надежда, что я хоть раз брошу валять дурака и расскажу хоть что-то как положено, перестав внутренне оскорбляться одним фактом работы с вечерниками. Им бы следовало догадаться, что ничего путного из этого не получилось бы: подготовив то самое «хоть что-то» должным образом, преподаватель не преминет после тем же самым образом и поговорить онем на сессии. Спрашивается, и кому это надо?

Классическая лекция в моем исполнении выглядела так: полчаса бормотания главы из книжки и хаотичного заполнения доски каракулями, затем вопрос в Вечность: «Вопросы есть?» Вечность обычно не снисходила до диалога и десятью-пятнадцатью парами глаз усердно изучала прозу и живопись аудиторных столов. Убедившись, что в ответ не прилетает даже эхо, я убивал какое-то время охотничьими рассказами из жизни отладчиков и компиляторов, после чего отправлял всех до новых встреч, не забывая напутствовать: «Но чтобы никто не услышал!» Все-таки профанация профанацией, а до конца семестра надо дотянуть, не провоцируя пристального внимания к себе.

Працяг

Каментаваць